Глава 8. Заключение

Итак, мы кратко рассмотрели ряд данных, которые необходимо принимать во внимание, и ряд вопросов, на которые следует ответить, прежде чем пытаться понять механизм старения животных. Мы убедились, в частности, что у многих организмов в результате естественного отбора выработалась вполне определенная "программа", направляющая их развитие и функции, и что по мере приближения этой программы к концу происходит прогрессирующая утрата способности к сохранению стабильного функционального состояния. Вейсман высказал предположение, что само старение представляет собой функционально предопределенный элемент такой программы; представляется более вероятным, что, поскольку влияние старших из последовательных возрастных групп на каждое очередное поколение уменьшается по естественным причинам, давление отбора, а вместе с ним эффективность механизма гомеостаза падает. В конце концов организм умирает от старости, так как превращается в нестабильную систему, которая не получает дальнейших оперативных инструкций и в которой дивергирующие процессы перестают координироваться, что необходимо для поддержания функциональной активности.

В ряде случаев система сдает внезапно, в определенной точке; так происходит старение коловраток и эритроцитов. Некоторые такие системы, по-видимому, зависят от существования клеточных сообществ, возобновляющихся только путем деления. У млекопитающих уменьшение сопротивляемости и увеличение силы смертности происходит постепенно; такому постепенному изменению хорошо соответствует форма кривой, отражающей понижение влияния давления отбора на выживаемость в различных возрастах.

В той мере, в какой возможно создание некой общей теории старения, изложенная точка зрения кажется наиболее приемлемой. Вероятно, столь же невыгодно обсуждать "причину" старения, как и "причину" развития. Старение - это изменение поведения организма с возрастом, ведущее к уменьшению жизненности и приспособляемости. Его можно рассматривать как единый общий процесс только в обрисованном нами эволюционном аспекте. У разных видов старческие изменения вызываются различными факторами, действующими в различных соотношениях. Среди этих факторов можно назвать разрушение незаменимых структур, суммарное влияние не полностью ликвидированных последствий повреждений, прогрессирующие морфологические изменения в природе и специфичности реакций клеток и функций органов. Любые из этих факторов или все они вместе могут влиять на старение данного вида. Экспериментальное удаление фактора, который в процессе развития начинает действовать раньше всех, может выявить следующий фактор и т. д. Нет веских оснований к тому, чтобы рассматривать прекращение роста как причину старения; исключение представляют случаи полного прекращения клеточного деления. Старение нельзя считать неотъемлемым свойством многоклеточных. В ряде случаев многоклеточные приобрели это свойство, вероятно, под действием эволюционных процессов, направленных на решение других биологических задач. В этом отношении сравнивать старение насекомых и человека, вероятно, можно только в такой же степени, в какой сравнимо строение глаз этих организмов. Очевидно, что такое представление, не препятствующее выяснению того, какие факторы вызывают возрастные изменения у данного вида, делает излишними общие патофизиологические теории "причинности" старения вообще.

В отличие от функциональной эволюции глаза старение в типичной форме представляет собой не направленный процесс, не часть какой-либо программы, а нарушение целенаправленности всей программы, ослабление координации в сочетании с недостаточностью процессов, которые некогда содействовали приспособленности организма, а теперь протекают независимо друг от друга. Попытки наделить программу морфогенеза метафизическими или сверхъестественными свойствами [164, 306] должным образом освещены Дж. Нидхэмом [849] и не требуют подробного обсуждения. Представление о старении как о "предопределенном" или "предначертанном" конце организма, т. е. как о некоем закономерном и упорядоченном процессе сокращения жизни, хотя и не всегда является плодом откровенного витализма, имеет с ним много общего. Взгляд на старение как на нечто единое, возникшее в процессе эволюции, и в качестве положительного признака подобно многому другому в биологической литературе прошлых времен приобрел правдоподобие почти наверное лишь потому, что он непосредственно интересует человека. Интересы геронтолога, ставящего себе задачу продления жизни человека, отнюдь не совпадают с интересами отбора, а эволюцию занимающего его предмета нельзя сравнить с эволюцией зрения. Старение не несет никакой функции, оно представляет собой ниспровержение функций. В то же время, как считает Гекели [551], процесс цефализации привел к тому, что в эволюции человека роль отбора постепенно перешла к интеллекту. Теперь мы имеем возможность в наших рассуждениях отделять стремления самого человека от влияний отбора и освободиться от той путаницы между ними, которой не могли избежать теоретики старения в прошлом. Вся концепция "старения" по существу относится к прикладной науке. Она охватывает группу влияний, выделенных нами по причине их разрушительного действия, иными словами, потому, что они людям не нравятся. Некоторые биологи- теоретики дошли до полного банкротства в этой области, развивая философский скептицизм относительно того, представляет ли старение вообще некую "определенную сущность". В абстрактном смысле оно действительно является таковой ничуть не больше, чем болезнь. Однако те же самые биологи по мере приближения к семидесяти годам, несомненно, столкнутся с рядом изменений, которые в течение некоторого обозримого периода времени должны привести к смерти.

Поскольку биология представляет собой не просто разновидность праздного любопытства, ее назначение состоит в том, чтобы создать пути для поддержания людей в активном и здоровом состоянии на протяжении более длительного времени, чем это было до сих пор, иными словами, продлить жизнь индивидуального человека. В настоящее время люди справедливо рассчитывают, что "наука" обеспечит осуществление или, по крайней мере, найдет пути для реализации давних стремлений человека, которые наши предки безуспешно пытались осуществить при помощи магии, или по крайней мере изыщет средства для этого. Под влиянием исследований, необходимых для осуществления этих стремлений, меняется и характер самих стремлений, которые становятся реалистическими; так, в наше время большинство людей предпочитают долголетие, которое достижимо, неосуществимому физическому бессмертию. Между прочим, термин "потенциальное бессмертие" исчезает из биологической литературы.

Возможно, что геронтологам придется не раз защищать правомерность постановки задачи о продлении человеческой жизни, особенно в наше время, когда существуют ученые, стремящиеся найти этические доводы против целесообразности продления жизни людей, по крайней мере в тех обществах, к которым они сами не принадлежат.

Мы видели, что старение, говоря биологически, не представляет собой достаточно четко определяемого понятия. У большей части животных оно наблюдается только в искусственных условиях, и для большинства из нас, вероятно, было бы бессмысленно тратить столько усилий на столь произвольно вычлененную часть онтогенеза, если бы с этим не было связано главнейшее стремление людей. А поскольку это так, медицина всегда считала продление активной жизни одной из своих наиболее очевидных задач. Геронтология отличается от других отраслей медицинской биологии тем, что, в то время как большинство медицинских исследований направлено на то, чтобы сделать кривую выживания человека прямоугольной, геронтология стремится удлинить этот прямоугольник и отодвинуть точку перегиба как можно дальше. Практический характер такой работы и цель, которую она преследует, не требует особых разъяснений или защиты, если только нет риска вызвать волнение среди неомальтузианцев. Жалкие высказывания таких авторов. как Фогт [1235], вполне заслуживают упрека, брошейного Джеймсом Паркинсоном (1755-1824): "если население не удовлетворено средствами существования, виновата в этом вовсе не природа, а неумение политиков обнаруживать скрытые недостатки в законах о распределении и присвоении собственности". Отодвигание сроков наступления старости подобно другим достижениям в области управления окружающей средой должно сопровождаться соответствующими перестройками общества. Как показано на фиг. 73, в предотвращении смерти в достарческом возрасте, несомненно, ведущую роль играют социальные, экономические и политические факторы. Однако, какие бы проблемы ни возникли в связи с будущим увеличением видового возраста человека, медицина может позволить себе относиться ко всем протестам, основанным на корыстном и неправильном истолковывании биологии человеческих сообществ, с тем презрением, какого они заслуживают, как смесь невежества и лженауки.

Увлечение исследователей прежних лет магическим омоложением не принесло пользы развитию науки, но представляло собой по крайней мере вполне гуманное занятие.

Фиг. 73. Сравнение кривых выживания (А) и кривых продолжительности предстоящей жизни (Б) для США за 1901 г. (I) и 1948 г. (II) и прогноз на 1975 г. (III)

Возможные социальные последствия долголетия, которые представляют собой, вероятно, наиболее важный практический аспект, в настоящей книге вообще не рассматривались. Весь ход эволюции свидетельствует о существовании связи между выживанием в старческом возрасте и наличием общественных форм жизни. В одних случаях долголетие развилось как необходимое условие для возникновения общественной организации, а в других - общественная организация сама по себе увеличивает возможность дожить до старческого возраста, причем данное общество, весьма вероятно, извлекает адаптивную выгоду из существования старых индивидуумов. Обе эти тенденции, по-видимому, проявляются уже у общественных приматов. Потенциальная продолжительность жизни человека в эпоху палеолита, вероятно, не сильно отличалась от нашей; ее реализация стала, однако, возможной лишь благодаря развитию сложного общественного и рационального поведения. Следовательно, хотя при обсуждении развития и старения отдельного человека или рабочей пчелы и законно абстрагировать идею некой эволюционной программы выраженной в морфогенетических и физиологических терминах, в действительности эту программу никоим образом нельзя отрывать от социальной программы, которая действует одновременно и играет столь же важную роль в отборе и выживании. Давно стала очевидной недопустимость рассмотрения биологии отдельных животных, даже принадлежащих к необщественным видам, в отрыве от их экологии. Увеличение длительности периода общественной деятельности и роли отдельного человека при прочих равных условиях почти несомненно приводит к изменению формы кривой выживания. Увеличение длительности периода активной рабочей деятельности, сохранение интереса и уважения со стороны своих сограждан и сознание своей роли в общей жизни вида, по-видимому, способствуют долголетию; потеря всего этого заставляет нас умирать юными. Такого результата и следовало бы ожидать, но в жизни мы его в основном игнорируем. Мы до сих пор не знаем, сколь велика в старческой "инволюции" роль принудительной психологической и социальной "зарядки", налагаемой на индивидуума нашей общественной жизнью и нашими рекомендациями поведения для старых людей. Но, несомненно, она значительна. Следовательно, наиболее важные мероприятия по продлению полноценной жизни индивидуума, которые к тому же сразу дадут практический эффект, связаны с приспособленностью индивидуума к жизни в обществе. По существу любое увеличение продолжительности жизни, создаваемое посредством замедления процесса старения, должно представлять собой увеличение периода трудовой деятельности производительных членов общества: ведь время, затрачиваемое на образование врача или агронома, в наши дни занимает почти треть его общей продолжительности жизни или половину предстоящего ему периода трудовой деятельности. Точные демографические результаты увеличения продолжительности жизни нельзя оценить до тех пор, пока мы не разберемся в структуре этого увеличения (удлиняется ли детство, старческий период или оба вместе параллельно с жизненностью во взрослом состоянии или нет; каково соотношение частей новой кривой выживания). Но любое увеличение периода максимальной жизненности или периода трудовой деятельности представляет собой бесплатный дополнительный вклад в производительность человечества в целом и уменьшение относительной доли жизни, затрачиваемой на различного рода обучение. Особенно поражает контраст между местом, которое занимают пожилые люди (относительно малочисленные) в примитивных обществах [1085, 1086], и местом, занимаемым относительно многочисленными стариками в современном обществе [1035, 1073]. В примитивном обществе, чтобы сохранить свое значение, "старые люди должны быть активно связаны с другими членами общества и должны помогать им в их устремлениях и предприятиях. Старые люди рассматриваются как хранители традиций и ценных сведений, посредники между своими соплеменниками и страшными сверхъестественными силами... Доля стариков, остающихся активными, производительными и нужными в примитивных обществах, гораздо больше, чем в цивилизованных, так как в примитивных обществах существуют условия, когда требуются услуги немногочисленных стариков" (Симмондс [1086]). Сколь мало приложимо это к нашему собственному культурному обществу, явствует из исследований Шелдона [1073]. Другие данные показывают, что среди некоторых групп людей [700], например среди натуралистов-любителей или среди тех, кто, возможно, сохранил за собой некоторые общественные функции старейшин в примитивном обществе (политические деятели, судьи священнослужители), внимание со стороны общества, основанное на непрекращающейся деятельности, явно способствует сохранению способности стариков к участию в общественной жизни. Однако общество людей, которых вынудили уйти на пенсию, отсутствие друзей и небольшая семья недостаточно заполняют жизнь старого человека. Этот вопрос мы не можем подробнее разбирать здесь, но в настоящее время он имеет первостепенное значение в социальной гигиене пожилого возраста.

"Цивилизованные народы, - говорил Мечников, - не поступают, как жители Огненной Земли или другие дикари; они не убивают, не съедают своих стариков, но тем не менее жизнь последних часто становится очень тяжелой" [802]. Одно время полагали, что с устранением "патологических" причин смерти видовой возраст у человека будет быстро увеличиваться и приближаться к зарегистрированному максимальному возрасту (около 120 лет). Мы знаем гораздо меньше о болезнях позднего периода жизни, чем о спасении от смерти при помощи хирургических и эпидемиологических мер в ранний период жизни. Однако вполне возможно, что даже при успешной борьбе со злокачественными опухолями и заболеваниями сердечно-сосудистой системы распределение смертности по возрастам будет лишь все больше и больше приближаться к нормальному с максимумом в области 75-80 лет. Характерной особенностью пожилого возраста надо считать увеличение числа патологических изменений. У большинства людей, умирающих в преклонном возрасте от какой-либо одной причины, имеет место также ряд других патологических процессов, каждый из которых, вероятно, в скором времени привел бы к смерти, если бы они избежали смерти от той болезни, которая фактически оборвала их жизнь.

Самое важное завоевание нашей культуры, имеющее прямое отношение к увеличению продолжительности жизни, состоит в том, что в цивилизованных странах дети вырастают и достигают старости, а женщины не умирают от родов. Мы теперь точнее знаем, когда нам предстоит умереть. Наиболее важное достижение в будущем, если окажется возможным управлять старением человека, может заключаться в том, что мы перестанем "думать о своем конце", хотя он все же придет. Вероятность такого достижения зависит от наших успехов в понимании основных процессов старения. Если медицина будет развиваться такими же темпами, единственное, чего она может достигнуть, это что возраст, в котором чаще всего наступает смерть, сместится с 75 до 85 лет, а наиболее частой причиной смерти будет не та, от которой мы сейчас умираем: эта причина будет устранена для того, чтобы стала действовать следующая. Если все это и будет достигнуто, то немногим больше чем 1 на 100 родившихся, как это сейчас наблюдается, доживет до 90 лет и немногим больше 1 на 1000 доживет до 100 лет. Те, которые доживут до указанных возрастов, будут все же представлять собой потомство долгожителей и своим долголетием будут больше обязаны родительским генам, чем медицинской науке.

В то же время, если станет возможным радикальное вмешательство и мы сможем влиять не на болезни старческого возраста, а на самый темп старения, картина будет иной. Мы не знаем, в каком направлении и в какой степени изменит это существующие ныне таблицы выживания. Имеется несколько возможностей. Быть может, прежде всего удастся продлить период полноценной жизни без увеличения общей продолжительности жизни. Это даст почти квадратную кривую выживания с пределом около 100 лет. При этом создастся положение, напоминающее описанное Хаксли в его романе "Прекрасный новый мир", где люди оставались молодыми до преклонного возраста, а затем внезапно умирали. Такое положение биологически представляется наименее вероятным. Более вероятно, что будут найдены средства либо продлить только период полноценной жизни, либо продлить этот период и пропорционально увеличить предшествующий ему период и стадию старения, т. е. растянуть шкалу времени нашей теперешней кривой выживания. Наконец, что наименее выгодно, быть может, удастся увеличить общую продолжительность жизни лишь за счет продления стадии, предшествующей периоду зрелости. В этом, по-видимому, и заключается сущность достижений Мак-Кея в его опытах на крысах. Применимость этих достижений к человеку зависит исключительно от того, на сколь поздней стадии развития их можно осуществить. Мало смысла в том, чтобы увеличить на 5 или 10 лет период, когда человек по физическому и умственному развитию соответствует 12-летнему ребенку, если только но стремиться создать более длительную юношескую стадию, наиболее выгодную для обучения. Если бы имелся какой-либо способ остановить или замедлить процессы в более зрелом возрасте, было бы большим достижением "вставить", скажем, лет пять в 20- или 30-летний возраст. Из всех возможных изменений системы детство - зрелость - старость это последнее ближе всего подходит к устремлениям алхимика Берхааве (если не говорить об омоложении при уже наступившей старости) и с общественной точки зрения по-видимому, является наиболее желательным.

Задача медицинской геронтологии на биологическом уровне заключается, таким образом, не в том, чтобы увеличить длительность жизненного цикла человека либо путем его деформации и вытягивания, либо путем включения, а в том, чтобы увеличить ту часть цикла, на которую приходится период полноценной жизни. Эту задачу теоретически можно решить тремя способами, имея в виду существование "программы" развития: 1) программу можно продолжить, создав новые процессы развития;

2) темп развития можно замедлить хотя бы частично;

3) деятельную жизнь можно поддерживать после исчерпания программы при помощи постепенного приспосабливания механизма гомеостаза, используя различного рода добавки, лекарственные препараты и протезы.

Первый способ, хотя биологически он наиболее интересен, в настоящее время не заслуживает обсуждения, по крайней мере применительно к человеку. Мы слишком мало знаем о морфогенезе, чтобы вмешиваться в него клинически, за исключением немногих простых случаев недостаточности, не говоря о вмешательстве в последовательность саморегулирующихся процессов в ходе роста и развития после нормального созревания. Третий способ уже пользуется наибольшим вниманием при клинических исследованиях старения человека, но не при теоретических исследованиях биологии старения.

Теоретически можно ожидать, что устранение последовательных причин смерти увеличит продолжительность предстоящей жизни как у старых, так и у молодых индивидуумов. Примечательно, что при общем успехе медицины на протяжении последнего столетия в этом направлении получено очень мало данных. Быть может, нельзя сколько-нибудь серьезно изменить шкалу времени для периода зрелой жизни (после прекращения общего роста), не нарушив при этом нормальные функции организма. Для выявления возможности такого изменения шкалы времени необходимо знать, в какой мере достижима "маркировка" каждой стадии программы развития млекопитающих и в какой мере она совместима с нормальным функциональным состоянием. С чисто практических позиций важно знать, влияет ли скорость роста у человека в детстве на продолжительность периода полноценной жизни [1094]. Степень связи между ростом, развитием и обменом веществ варьирует в различные периоды жизненного цикла, и основная работа по их 21* разграничению была проведена лишь на зародышах и личинках животных, не относящихся к млекопитающим. Необходимо учитывать, что половозрелые млекопитающие, возможно, ведут себя как имаго насекомых, т. е. что продолжительность их жизни тесно связана с обменом веществ (у гомойотермных животных на обмен веществ фактически не влияют воздействия, которые влияют на него у беспозвоночных). Надо учитывать также, что основные изменения, ведущие в конце концов к старению, выявляются уже при созревании.

Ряд биологов разделяет высказанный Стрелером [1139] пессимизм по поводу практической целесообразности решительного вмешательства в процессы старения человека. Как полагает Стрелер, единственное, что характеризует процесс старения, - это "потеря программы", обусловленная неспособностью естественного отбора сохранять гомеостаз в преклонном возрасте. Далее он пишет: "Этот эволюционный недосмотр, вероятно, имеет столь разносторонние последствия и оказывает столь глубокое влияние на физиологию и биохимию современных форм, в том числе и человека, что устранить процесс старения практически невозможно". В то же время такой пессимистический взгляд, хотя он в конце концов может оказаться оправданным, сейчас выглядит менее убедительным, чем 10 и даже 5 лет тому назад. Действенные попытки вмешаться в процессы старения в настоящее время предпринимаются серьезными людьми, а не шарлатанами и одержимыми. Число участников исследовательских групп в одних лишь США в 1963 г. превысило 800 человек, и там оно с каждым годом увеличивается примерно на 200 человек.

Тот факт, что ткани человека способны долго оставаться живыми при хранении, едва ли окажет большое влияние на продолжительность нашей жизни как индивидуумов. Представление о замене частей как основном средстве для "лечения" старения столь же ошибочно, как и мысль, что улучшение медицинского обслуживания отодвинет предел продолжительности жизни. У некоторых людей одни системы старятся, несомненно, быстрее других, но старение, по существу, представляет собой увеличение числа и разнообразия ошибок гомеостаза.

На основании одних этих соображений можно сказать, что методы пересадки тканей и их хранения имеют для проблемы старения главным образом теоретическое, а не практическое значение. Изящным примером работ в этой области могут служить исследования Крона по получению химер путем пересадки яичников от старых мышей молодым и от молодых старым [579, 580, 646]. Этот исследователь для выяснения вопроса о том, определяется ли старение яичника мыши общим состоянием организма или только местоположением ткани, применял ортотопные пересадки. Он показал, что продолжительность жизни пересаженного яичника не увеличивалась под влиянием окружающих его молодых тканей.

Культивирование и хранение органов, возможно, прольет некоторый свет на значение соматического старения в процессе мутирования и на смежную проблему общей стабильности клонов соматических клеток.

Если соматическое мутирование или любой сходный процесс, основанный на ошибках в копировании, действительно регулируют темп старения, то мы должны будем обнаружить признаки этой регуляции и при хранении органов в культуре при условии, что 1) изоляция не ведет к избирательной пролиферации немутировавших клеток и 2) между разными органами нет выраженных различий в темпе и степени процесса старения. Эти работы следует развивать, так как они помогут нам выяснить всю эпигенетику тканей.

Остается рассмотреть возможность того, что существенное изменение в видовом возрасте и продолжительности периода полноценной жизни связано с какой-то особой системой. Такая мысль привела к использованию половых гормонов для "омоложения", что в основном вызвало разочарование. Если подобная система и возможна, то наиболее перспективно, быть может, обратить внимание на одно или несколько веществ, стимулирующих анаболизм и поддерживающих рост у молодых животных, или заняться этим более основательно и попытаться найти вещества, способные "защищать" клетки или ткани от старческих изменений подобно тому, как это происходит при ограничениях рациона,

Трудность состоит в том, что мы не знаем, от чего умирают утратившие способность к делению клетки и в какой мере повреждаются их ферментные системы при явлениях, сходных с мутацией. Некоторые животные, такие, например, как насекомые в стадии имаго, у которых деления клеток либо совсем не происходит, либо оно происходит в слабой степени, обладают необычайной устойчивостью к излучению (в смысле его влияния на продолжительность жизни). Возможно, что опыты МакКея, который добился увеличения продолжительности жизни крыс увеличением продолжительности периода их детства путем ограничений пищевого рациона, в известном смысле не имеют никакого отношения к проблеме продления жизни взрослого человека. По всей вероятности, это мероприятие оказывает влияние, задерживая развитие и, возможно, лишь отодвигая наступление того возраста, в котором клетки, регулирующие временной ход процессов старения, достигают своего "постмитотического" состояния. Весьма возможно, что реальная проблема будет заключаться в сохранении этих клеток подобно тому, как мы сохраняем постоянные зубы. Мы стремимся не столько отсрочить момент прорезывания постоянных зубов, сколько предупредить их разрушение. Весьма заманчиво рассматривать саму утрату нейронов как возможный механизм регуляции временного хода процесса старения, поскольку при сопоставлении и видов и подвидов выясняется, что именно показатель цефализации (превышение размеров мозга над ожидаемым) лучше всех других показателей коррелирует с продолжительностью жизни [240-242, 1027, 1028]. Несомненно, что сильная психика определяет большую продолжительность жизни [569]. Являясь хранилищем биохимической информации, центральная нервная система, кроме того, представляет собой главный и наиболее активный компонент механизма гомеостаза. А если это так, если временной ход процесса старения определяется утратой неделящихся клеток, то попытки замедлить этот процесс вовсе не безнадежны, так как разнообразие темпов старения у близкородственных видов млекопитающих позволяет предполагать, что на интенсивность утраты таких клеток можно влиять извне. Если бы путем повреждения мозга в эксперименте удалось воспроизвести типичное старение, то эти рассуждения можно было бы развить. Это, пожалуй, одна из наиболее перспективных геронтологических теорий. Хотя некоторые исследователи считают причиной болезни Симмондса (гипофизарной кахексии), похожей по ряду признаков на обратимое старение, изменения в гипофизарно-гипоталамической системе, до сих пор никому не удалось вызвать старческие изменения ни путем химического воздействия на нервные клетки, ни путем их механического повреждения. Возможно, что эти воздействия либо слишком локальны, либо слишком генерализованны.

На вопрос о том, можно ли искусственно продлить активный период жизни человека, следует ответить скорее всего, учитывая все рассмотренные возможности.' На следующий вопрос:"Как это сделать?" - ответить нельзя до тех пор, пока не узнаем точнее, какова природа основных процессов, определяющих старение человека. Наконец, ответить на целый ряд дополнительных вопросов о степени обратимости уже проявившихся старческих изменений мы вообще не можем. Можно лишь предположить, что морфогенетическую программу у человека едва ли удастся повернуть вспять; однако необратимость местных изменений в процессе старения в настоящее время скорее переоценивается, чем недооценивается.

Единственным оправданием для подобных рассуждений в любом случае служит то, что они заставляют нас отправиться в лабораторию, чтобы проверить факты и получить ответы на поставленные вопросы, переводя тем самым геронтологию из области рассуждений об "энтелехии" и "врожденных началах" в область, где можно оперировать экспериментальными данными.

В связи с развитием геронтологии во всех странах нам не приходится больше ожидать случайного разрешения геронтологических проблем в ходе других общих биологических исследований. Однако многие недостающие сведения по частным вопросам, вероятно, будут в конце концов получены в качестве побочных результатов эндокринологических или морфогенетических исследований, проводимых с другой целью. Основные исследования такого типа нельзя проводить поспешно, в отрыве от общего развития науки (если только они не проводятся с целью повысить интерес к проблеме старения у биологов всех специальностей).

До сих пор при изучении старения работы проводились в трех основных направлениях: исследование филогении старения у позвоночных, исследование корреляции и экспериментальных изменений роста и развития популяций, в которых одновременно можно определять продолжительность жизни, и исследование зависимости тканей от окружающей среды путем создания возрастных химер. Теперь сюда можно добавить исследования в области радиационной биологии и цитохимии, а также непосредственные попытки расчленить возрастные явления, вызванные изменением численности клеток и их свойств. В связи с выявлением у человека изменчивости хромосом открылась еще одна область исследования.

Выше уже говорилось о проблемах филогенетических исследований. Решение этих проблем в какой-то степени зависит от наличия хорошего теста на "старение", который коррелировал бы со снижением сопротивляемости, не влек бы за собой гибели тест-объекта и, наконец, давал бы результаты, сопоставимые (каким-то логическим путем) со статистикой старения. Однако создание такого теста, вероятно, зависит от выяснения той роли, какую играет в процессе старения уменьшение энергии роста. Наличие лаг-периода в процессе роста эксплантатов, по-видимому, может дать основу для такого выяснения. Любой метод введения метки в клетки тканей in situ для определения продолжительности их жизни (подобный методу, разработанному для эритроцитов) позволит достигнуть желаемых успехов и явится ключом ко многим загадкам. Изучение соотношений роста и развития и вся группа исследований, которые следует предпринять для выявления факторов, играющих главенствующую роль в процессе старения у млекопитающих или способных изменять его характер, сталкиваются с самыми разнообразными трудностями. Выбор экспериментальных животных для подобной работы весьма затруднителен, так как необходимо работать либо с видами животных, имеющих меньшую продолжительность жизни по сравнению с жизнью самого экспериментатора, либо с уже состарившимися животными, предшествующая жизнь которых не известна. Сложности, связанные с этим временным фактором, имеют большое значение при планировании эксперимента. Иметь дело со стареющими животными приходится сравнительно редко. Исключение в этом смысле - человек. К тому же его жизненный цикл достаточно хорошо изучен. Физиологический возраст человека можно определить даже по внешнему виду. С этической точки зрения обследование старых людей вполне допустимо. Однако при геронтологических исследованиях пора перестать пренебрегать данными, полученными на лабораторных животных, так как многие проблемы нельзя успешно решить, не располагая большим числом животных с хорошо изученным жизненным циклом, наследственностью и физиологией. В настоящее время приходится выбирать между экспериментированием в клинике, выведением закономерностей на основании изучения беспозвоночных и мелких грызунов или отказом от исследований минимум на несколько лет, пока отобранная популяция крупных млекопитающих не закончит свой жизненный цикл. (В Калифорнийском университете, однако, уже начаты длительные наблюдения над собаками в связи с радиационными исследованиями.) Не следует только упускать из виду, что нежелание вдумываться во все трудности этой проблемы сейчас весьма осложнит исследования через 10-20 лет.

Помимо специальных исследований, реальный успех зависит от пропаганды среди биологов общего положения о необходимости продолжать исследования на каждом животном, так чтобы захватывать и период старения, собирать материал и публиковать таблицы выживания, особенно для холоднокровных беспозвоночных, содержащихся в лабораторных условиях, а также выискивать данные о распределении старения у животных разных филогенетических уровней. Несколько лет такой пропаганды среди биологов и руководителей научных учреждений уже принесли богатый урожай фактов. Многие современные исследования по старению продолжают проводиться без какой-либо связи друг с другом, хотя отдельные темы, рассматриваемые в этих исследованиях, сами по себе весьма важны. Необходимо планировать критические эксперименты, и будет лучше, если в итоге мы отвергнем больше гипотез, чем подтвердим. В настоящее время главным условием для успешного развития геронтологии надо считать понимание точной природы и масштабов всей проблемы старения, а также учет возможности получения новых экспериментальных данных при планировании и проведении любых биологических исследований, даже преследующих совершенно иные цели. Старение, как Эверест, бросает вызов нашей творческой мысли самим фактом своего существования, и внимание к этой проблеме неминуемо принесет свои плоды.